Виктор Цой

Виктор Цой родился в Ленинграде 21 июня 1962 года в семье преподавателя физкультуры Валентины Васильевны Цой и инженера Роберта Максимовича Цоя. Братьев и сестер у Виктора не было. Мать Виктора не раз слышала о том, что при смешивании кровей разных народов часто рождаются талантливые люди. Поначалу, правда, особыми талантами Виктор не отличался: рос и развивался, как все дети. В 1969 году Виктор пошел в школу, где работала его мать. Всего за время своего обучения до восьмого класса он сменил с матерью три школы.

Виктор был русским наполовину: мать Валентина Васильевна – русская, коренная ленинградка, ее муж – кореец, родом из Казахстана. Вот что рассказывал о его семье товарищ Виктора Андрей Панов: «Приезжал я, и мы завтракали. Мне очень нравилась кухня его папы. Там один день готовила мама, а другой день готовил папа. И оставляли завтрак на столе. Мне всегда очень нравилось, когда вообще есть завтрак! Папа готовил с какими-то заморочками непонятными. Корейскими, наверное. Вообще, семья у Цоя – это очень классно! Его семья до сих пор является для меня загадкой. Отец по-русски довольно плохо говорит, а у матери волосы золотые и вот такая коса! Настолько разные люди, непонятно вообще, как они вместе живут. Каждую субботу и воскресение отец собирался с друзьями в большой комнате, мать им все носила. Шикарно накрывался стол, море водки, политические беседы… А Цой жил в проходной комнате, вот они через нас и ходили. Одни мужчины собирались, вообще без женщин. Цой немножко посмеивался над своим папой, хотя сам признавал, что первые аккорды на гитаре ему показал отец».

Макс (Максим Пашков – лидер группы «Палата №6″) тоже коротко упомянул о том, как жила в то время их семья: «…три комнаты в доме со шпилем у парка Победы. У Витьки была проходная комната – не очень-то удобная».

У Виктора с раннего детства проявились склонности к рисованию. Он хорошо рисовал, лепил. Поэтому родители с четвертого класса (в 1974 году) определили его в художественную школу. где он и проучился до 1977 года. Витя в детстве был очень импульсивным, и еще в четвертом классе преподаватель в изостудии сказал как-то, что Витя не склонен к терпеливому, кропотливому труду. Если хочет – рисует. и рисует замечательно, но если не хочет – не заставишь.

Он читал много хороших книг, родители привили сыну вкус к чтению. Так говорят не только родители Виктора. Андрей Панов, знавший Витю со времени, когда тот учился в художественном училище им. Серова, тоже вспоминает: «…человек с малого возраста читает… Достоевского всего прочитал, классику… Витя больше читал классику, точно могу сказать».

Учился Витя сначала легко, но к 8-му классу, наверное, неинтересно стало – появились тройки. Он через день ходил в художественную школу, поэтому дома от него, по рассказам родителей, особенно и не требовали хороших оценок по общим предметам.

О своих взаимоотношениях со школой и от том, как он представлял свое будущее, Цой говорил следующее: «…я, в общем-то, неплохо учился где-то класса до пятого; потом стал учиться плохо и школу закончил с трудом. Помню, хотел тогда стать художником, поступил даже в художественное училище, которое, кстати, в скором времени бросил. С точки зрения пользы, это была неудачная попытка, потому как ничему меня там не научили, даже испортили во многом. А что касается живописи, то до сих пор, если у меня есть свободное время (чего, как правило, не бывает), я все-таки стараюсь ею заниматься, в свое удовольствие»…

Родители Вити, конечно, не расскажут, тем более в интервью, как много проблем им доставлял сын в свое время. Да и после того, как Виктор взошел на музыкальный Олимп, рассказывать о его «художествах» было уже неудобно. Тем более после его гибели… На самом деле он не был, конечно, ангелом. Максим Пашков рассказывает: «…когда взрослые уходили на работу, то мы школу прогуливали и оставались одни. Ходили за пивом, на гитаре бренчали. прикалывались».

Свое отношение к родительскому воспитанию в то время Цой также высказал довольно откровенно в беседе с корреспондентом газеты «Комсомольская знамя» в Киеве, где группа выступала во Дворце спорта:

- А твои родители были строгие, они тебя часто наказывали, если да, то за что?

- Достаточно строгие, да. Но за что наказывали, честно говоря, не помню. За что обычно наказывают детей? За детские проступки.

- Хорошо, а у тебя нет к ним претензий, допустим, того не показали, того не научили?

- А я вообще не считаю, что родители могут чему-то научить. Ребенок – это человек с собственной судьбой, и, мне кажется, мы слишком много значения придаем. так сказать, формированию личности родителями, – последнюю фразу он произносит с издевкой, продолжая, – родители могут дать образование там, что угодно, а личность формируется сама, под влиянием окружающей среды. Но на одних одна и та же среда влияет так, на других – иначе…

Родители, конечно, думали по-другому – они-то считали, видимо, что смогут наставить Виктора на «истинный» в их понимании путь. Тем не менее, они ему полностью доверяли. Между ними присутствовало понимание, а такое, согласитесь, бывает не часто. Семейных сцен в семье Цоев не любили и жили мирно. Мать старалась воспитывать Витю сама и ограждала поначалу от влияний со стороны. Она любила читать ему книги из серии «Жизнь замечательных людей», хотела заинтересовать Виктора тем, как формируются талантливые люди, хотела помочь сыну раскрыться, развить его способности. Сказочка про Павлика Морозова Виктору, наверное, не нравилась, поэтому к родителям он относился хорошо и не давал им особого повода для переживаний, хотя и особой радости своими успехами тоже не доставлял.

И все же хотели ли его родители, чтобы их единственный сын посвятил всю свою жизнь песням? В интервью Рижской газете «Советская молодежь» в 1989 году он сам коротко ответил на этот вопрос: «…Сейчас они считают, что я занимаюсь своим делом. Наверное, они так считали не всегда».

Первая гитара, которую родители подарили Вите, появилась в 5-м или 6-м классе. Уже в 8-м он организовал в школе свою группу. Начал пытаться что-то сочинять. Отец Виктора Роберт Максимович вспоминал о тои времени: «Помню, запрется в ванной, чтобы мы не слышали, и играет. У него тогда голос «ломался», вот он и стеснялся. Даже нас. И все у матери спрашивал: «Почему же у меня голос такой высокий, как у девчонки?»

Конечно, бывали у парня и трудности так называемого подросткового периода. У кого их не бывало? Тот же Панов вспоминает: «Был такой хороший случай. Родители уехали на юг, оставили Цою девяносто рублей из расчета треха в день. А у Цоя была мечта, как и у всех, – двенадцати струнная гитара. Он побежал и тут же ее купил. 87 рублей она стоила. А на сдачу, поскольку голодный, у парка Победы купил беляшей по шестнадцать копеек. И, значит, натощак их навернул. Он очень долго потом это вспоминал. Говорил, лежал зеленый, один в квартире, блевал, умирал. До туалета было не дойти. Лежал несколько дней. С тех пор беляшей не ел».

После восьми классов, в 1977 году, Витя захотел стать художником и поступил в художественное училище им. Серова – «Серовку», как его называли, – на оформительское отделение. Но многое там оказалось для него неинтересным – газетные шрифты. размеры. Ему было скучно заниматься. В училище, кстати, он также сразу создал группу. Но ребятам пришлось туго: на втором году учебы Виктора, как и всех, кто играл в этом ансамбле, отчислили «за неуспеваемость». Мать Виктора уверена, что это было связано с гонениями в то время на рокеров, потому что в этой группе были очень способные начинающие художники, и действительно за неуспеваемость их исключить не могли. Участие в рок группе, занятие музыкой, «растлевающей» советскую молодежь было тогда вполне достаточным основанием, чтобы отчислить любого, даже самого способного учащегося. Кроме рока ребята имели «вызывающий вид». Это сейчас на занятия ходят в чем попало, а тогда к этому относились очень строго (даже в Питере). Как рассказывает близко знавший его Андрей Панов: «…все были бездельники. Цоя и других из «Серовки» выгнали именно по той причине, что они там стали ходить в булавках, а «Серовка» всегда была рассадником пацифизма. Ну, учителя и педагоги поняли, что это такое, – кто-то подстригся, кто-то булавку нацепил. За то и выгнали. И песни не те пели.

«На извечный и любимейший вопрос всех корреспондентов: «С чего началось твое увлечение музыкой?» – Цой отвечал обычно так: «Конечно, с гитары. Я не избег общей участи мальчишек моего возраста, охваченных желанием овладеть столь престижным в те годы инструментом. Мне было четырнадцать лет, и занимался я тогда в художественном училище, но постепенно, как ни странно, бесперспективное занятие рок музыкой взяло вверх. Я бросил свои живописные начинания и стал писать песни. Мечтал собрать музыкантов и создать группу.

«Тем не менее, Виктор научился рисовать и понимать искусство. «Какие картины ты больше всего любишь рисовать?» – спрашивал его корреспондент ленинградского само издательского музыкального журнала «РИО» в 88-м году. «Иногда рисую очень реалистические. Я учился рисованию, живописи десять или одиннадцать лет (имеется в виду, видимо, время учебы в Серовке, художественном ПТУ и период работы резчиком по дереву), поэтому умею рисовать. Знаю анатомию, как падает свет и все такое прочее, иногда рисую собирательные картины, как некая вещь, которая имеет меньше отношения к академическому искусству», – отвечал Цой. Кстати, по воспоминаниям Андрея Панова, Виктор даже пытался одно время стать артистом: «Ему самому (Цою) тогда восемнадцать было. Он еще в театральный поступал, на кукольное отделение. Ему очень это дело нравилось. Но не поступил и пошел в краснодеревщики, в ПТУ».

Как рассказывает Валентина Васильевна, дома его за исключение из Серовки ругали не слишком сильно. Мать так и сказала Вите: «Не хочешь учиться – не надо. Делай, что умеешь». Виктор устроился штамповщиком на завод и поступил в вечернюю школу. На заводе ему пришлось изготавливать мелкие детали замков. Такой монотонный труд, как известно, отупляет. Тем более это было тяжело для Виктора, привыкшего к эстетическому восприятию окружающего мира. Это только в советском кинематографе молодой сильный парень мог получать от такой работы удовольствие. Вите тогда еще исполнилось только 16, и он еще не стал по-настоящему взрослым: ему хотелось читать, рисовать и конечно играть на гитаре, но из-за работы был лишен всего этого. Работа у штамповочного пресса – дело не шуточное. Кроме монотонности, это еще и постоянный шум: известное дело – механический цех. К этому нелегко привыкнуть…

Тогда мать и решила – ничего страшного, если Витя бросит завод и будет только читать, учиться, заниматься самосовершенствованием. Потом уже Валентина Васильевна поняла, что это решение стало ее самой большой удачей.

Позже Валентина Васильевна расскажет: «Как-то опросила его – «Откуда явилась вдруг вся эта музыка?» – «А помнишь, мама, – говорит, – ты меня с завода забрала. Тогда все и началось. Я тебе очень благодарен за это». Он никогда раньше не говорил мне ничего подобного! Я была тронута, поражена этими словами. Видите, все твердят, что труд делает человека, а получилось наоборот. Витю «сделала» свобода и возможность свободно раскрыть себя… Виктор с детства, так или иначе, получал эстетическое образование, развивал свой вкус. Когда впервые он попал в Москву, то сразу побежал в Третьяковку. И потом интересовался искусством и сам всегда рисовал (если позволяло время)». Уже много позже – в 88-м году на прошедшей в Нью-Йорке выставке современных ленинградских художников 10 картин принадлежало кисти Виктора Цоя. Значит, свое увлечение рисованием Виктор не бросил и пронес буквально через всю свою жизнь.

После вечерней школы Виктор закончил художественное СГПТУ-61 по специальности «резчик по дереву». Но из-за плохой успеваемости ему даже не выдали диплом, а лишь справку об окончании училища. Тем не менее, он был талантливым резчиком, и распределили его на отличное место (как считает мать Виктора), в реставрационную мастерскую Екатеринского дворца в городе Пушкине, куда и по блату-то было трудно попасть. (Правда, жена Виктора, Марианна, вовсе не считала это его место «отличным».) Виктору было трудно ездить так далеко, за город, и вскоре он реставрацию бросил. Впервые Виктора показали по телевизору как раз в это время – в программе «Монитор», как одаренного резчика по дереву. Он был талантлив и в этой профессии.

Как и многие молодые люди с то время, Виктор начал курить – так было принято среди его круга. Курила тогда вся молодежь и курила буквально везде, как, впрочем, многие курят и сейчас. О вреде для здоровья никто не задумывается. Дома Виктора, однако, за это не ругали. Отец Виктора вспоминает: «Скандалы в семье по этому поводу бывают, когда дети начинают курить рано, лет в двенадцать, и делают это тайком от родителей. Витя же закурил, когда был уже достаточно взрослым, сразу в открытую, и мы не запрещали ему это делать».

Случалось ли, что Виктор приходил домой пьяным? Известно, что многих ребят, особенно в молодости, тянет к выпивке. Еще хуже, если они появляются дома в таком виде и тем самым показывают свое неуважение к родителям. Тем, понятное дело, такое видеть неприятно. Но Виктор себе этого не позволял. Роберт Максимович говорит по этому поводу: «Он другим был занят, и вино его совершенно не интересовало. Конечно, иногда с друзьями посидит, выпьет. Но меру знал».

Когда же Виктор стал серьезно заниматься игрой на гитаре?»

Я с детства занимался в различных художественных учебных заведениях. Лет в 18 я все это бросил и стал играть на гитаре и писать песни» (интервью в Алма-Ате, в 1989 году). Значит, это был примерно 1980 год. Правда, по рассказам его друзей, это произошло немного раньше. Потом, когда Виктора стали приглашать с друзьями на нечастые концерты на квартирах – «квартирники», мать спросила у него: «Витя, сколько же ты на них (на квартирниках) зарабатываешь?» – «Ну, рублей пятнадцать», – ответил он.

Мать слушала его первые записи, и ей казалось: не плохо, не хуже, чем у других. Но она, по ее словам, никак не ожидала такой огромной популярности, которая пришла к Виктору потом. Отец также не сразу стал понимать песни сына: «Когда он только начинал, я не воспринимал это серьезно. Тем более что для меня, взрослого человека, его песни, конечно, не были близки. Думал, это так, мальчишество какое-то».

Несмотря на то что Виктор не любил «выворачивать душу» перед журналистским микрофоном, один раз он все же сказал о том, как понимает свое место в жизни: «…живу для чего? Чтобы заниматься своим делом, чтобы было интересно жить. А каким бы хотел себя видеть? – Я бы хотел не запятнать свое доброе имя, чтобы ни у кого не было повода меня в чем-либо упрекнуть. Все остальное не очень важно». Это интервью состоялось незадолго до гибели…

ЛЮБОВЬ

Михаил Садчиков, лично знавший Цоя, беседует с Максимом Пашковым:

- Ты помнишь первую Витину любовь?

- Плохо помню. Если не ошибаюсь, случилась она у него летом, в стройотряде, в «Серовке», и это было с его стороны сильное чувство. Он вообще привязывался сильно, не был разбросанным. Тогда ему было лет шестнадцать.

- Он ведь рано женился, и дальше любил немногих…

- Вообще он был, по-моему, достаточно закомплексован в плане женщин.

Что значит был закомплексован? Может, так только казалось со стороны? Наверное, поведение Виктора отличалось от принятого в то время «отношения полов» среди молодых рокеров. Так или иначе, на девушек Виктор стал всерьез обращать внимание позже других ребят. Вспоминает Панов: «…никаких женщин, никаких комплексов, …женщины нам тогда почему-то были ни к чему. Женщины просто отрицались…» (1978-1979 гг.). Поэтому, когда у Цоя появилась восьмиклассница, он просто не знал, что с ней делать. Был просто в растерянности, в недоумении. Отвечал Панову на его расспросы: «Может, люблю, может, нет, но гуляю». Виктору самому тогда было восемнадцать.

Так что, похоже, «Восьмиклассница» была написана под влиянием этой неизвестной нам девушки, и сама песня навеяна реальными событиями из жизни Виктора.

Потом появилась Марианна. Они познакомились 5 марта 1982 года у ее знакомого – Саши. Марианна вспоминает, что в тот день решила пойти, после долгих уговоров, на вечеринку к друзьям, с которыми давно не виделась. Это была в общем даже не просто вечеринка, а день рождения. Положение было такое, что отказаться ей было неудобно: у Марианны и Саши совпадают дни рождения. Он и захотел отметить эти два события совместно. Марианна же этого не хотела, поскольку уже была по ее выражению, «солидной дамой». Она работала в цирке заведующей цехами постановочной части. Кроме того, ее, возможно, в скором будущем ждало повышение по службе. И вообще, ей это все было неинтересно. Вроде бы она уже вышла из этого возраста. Свой день рождения Марианна уже отметила дома. Но парень этот – Саша – был очень настойчив и долго ее упрашивал. Короче, она согласилась, но предупредила Сашу: «Я приду к тебе, но не надо при этом всем рассказывать, что в этот день еще и мой день рождения». В общем, она дала ему понять, что никакого лишнего внимания к себе она не хочет.

Итак, в назначенное время Марианна добралась по бумажке с адресом до какой-то коммуналки в центре города. Там она встретила своих старых знакомых, которых давно не видела. Ей сообщили, что придут еще Рыба (Алексей Рыбин) и Цой. Ни Алексея, ни Виктора до этого вечера она не знала. Впрочем, ее тогда это обстоятельство совершенно не беспокоило. Вскоре появился Цой, выпятил свой подбородок и говорит: «Меня зовут Витя». Потом, естественно, все напились, начался полный бардак, и Марианне это не очень-то понравилось. Витя ей тоже не понравился, и она даже взяла и написала губной помадой чуть ли не на его лице свой телефон. С этого их знакомство и началось. Цой начал звонить Марианне домой, и она тоже стала ему звонить…

Цой был тогда еще «подросший ребенок, воспитанный жизнью за шкафом», как он пел позже в «Безъядерной зоне», и носил брюки, который сшил по тогдашней моде сам (кстати, весьма профессионально). Марианна была старше его и уже имела в жизни какое-то место и зарплату – по тем временам в их кругу очень даже большую – сто пятьдесят рублей в месяц…

Как они проводили время? Им абсолютно некуда было пойти. Мать Марианны, при ее обаянии и дружбе со многими музыкантами, никак не могла понять, что же все-таки происходит. Ей казалось, что ее уже вполне самостоятельная дочь вскоре будет устроена в жизни, а тут появляется какой-то странный, бестолковый, неприкаянный парень, который к тому же все время молчит.

Уединиться с Марианной Виктору было нелегко (кто из молодых не сталкивался с этой проблемой!?). У Вити была проходная комната: родители через нее постоянно ходили по своим делам. Кроме того, с ними тогда жила еще тетя, что также не способствовало уединению двух молодых людей. Пойти им было некуда, и они гуляли по городу.

В день они проходили огромные расстояния, потому что погода не всегда позволяла даже посидеть на скамейке, и маленькая комнатушка Майка (Михаила Науменко) была единственным местом, куда можно было прийти и расслабиться.

В октябре 1982 года с помощью Витиной мамы они сняли комнату в двухкомнатной квартире на Московской площади. Это было их первое собственное пристанище, куда они, собрав пожитки, сбежали из родительских домов – сбежали, потому что очень хотели жить вместе. Однако хозяева поставили им условие – съехать с квартиры перед самым Новым годом. В середине января Виктор и Марианна переехали на другую квартиру на проспекте Блюхера. Их свадьба состоялась почти через год, 4 февраля 1984 года.

В конце декабря 1986 года Цой первый раз поехал в Москву к режиссеру фильма «Асса» Сергею Соловьеву. Марианна, вспоминая то время, говорит, что не думала, что этот фильм станет началом их постепенного отдаления друг от друга… С Наташей Разлоговой Виктор познакомился на съемках этого фильма. Вспоминает Джоанна Стингрей: «Он очень любил Наташу, и за те три года, что они провели вместе, они были неразлучны. Мне кажется, что большую часть жизни Виктор чувствовал себя одиноким, но с Наташей он нашел себя». Еще он сказал как-то Джоанне, что добился всего, чего хотел в жизни, и что он счастлив.»

К 1989 году Виктор уже окончательно обосновался в Москве вместе с Наташей. В то же время он постоянно чувствовал ответственность за Марианну, их сына Сашу, на также за Наташу и ее ребенка. Рашид Нугманов, режиссер фильма «Игла»: «…после встречи с Наташей он стал очень домашний, его круг общения ограничился считанными людьми. Конечно, каждому человеку хочется иметь свой угол. Они собирались с Наташей покупать квартиру. Тут все понятно – если лет в двадцать неустроенность можно переносить относительно спокойно, то в 1990 году ему уже было двадцать восемь, и хотелось жить по-человечески».

Как Марианна восприняла уход Цоя к другой женщине? Об этом она рассказывает сама: «Последний период жизни Витя провел с другой женщиной. Ее зовут Наташа. Это длилось три года и было очень серьезно. О нашем разводе речи не было, потому что существовал Саша. Мы уже переросли эти женитьбы, разводы… Витя ушел к ней. К этому моменту мы уже были совершенно свободными людьми… Мы оба устали от недосказанности и вранья. Что случилось, то случилось, и сейчас делить его – не нужно».

С женой Виктор расстался, но, к счастью, оставался с ней в добрых отношениях. По рассказам матери Виктора – Валентины Васильевны – Витя собирался официально оформить развод с Марианной и жениться на Наталье, но Марианна тянула с этим, и он так и не успел ничего сделать…

Юрий Владимирович Белишкин, ставший с сентября 1988-го администратором и директором группы КИНО, так ответил на вопрос о том, что он знает о личной жизни Виктора:

- Ну а с личной жизнью, что у него происходило? Без семьи, без квартиры – молодой, красивый, популярный…

- Понимаете, такие вопросы его коробили. Я знал это и старался предупреждать корреспондентов, а на творческих встречах потихоньку откладывал в сторону подобные записки, ну а если все-таки вопросы достигали цели, он уходил от этой темы. Я видел с ним только Наташу. Других – ни в гостиницах, ни на квартирах как-то не встречал. Сына он очень любил, вспоминал его все время, на гастролях покупал подарки.»…

Жена меня любит, сын любит, женщины любят. Я всем доволен», – сказал как-то Виктор Цой Максиму Пашкову за год до смерти.

ДРУЗЬЯ

Как же появилось в музыке такое явление, как Виктор Цой? Какую роль в этом сыграли его друзья? Лидер первой группы («Палата №6″), где играл Цой, Максим Пашков – Макс беседует с Михаилом Садчиковым:

- Мы с Витей были знакомы с детства, лет с двенадцати. Учились в художественной школе на канале Грибоедова – с четвертого по восьмой классы. Правда, мало кто из учеников школы стал художником, но почти все как бы при искусстве. Мы с Витей ходили в один класс, вместе начинали заниматься музыкой, правда сначала только я один умел играть на гитаре. Первые два года учебы мы почти не дружили, а потом создали свою группу – тут все началось. Я собственно и учил Витю играть на гитаре. Так как на бас гитаре всего четыре струны, мы подумали, что ее Цою будет проще всего освоить. Мы купили за 40 рублей в комиссионке бас-гитару. Я уже тогда был профи – лет с семи играл, даже какие-то песенки сочинял.

- С Витей вы стали друзьями?

- Жили мы с ним, не разлей вода. Либо он у меня, либо я у него. Ночевали, друг у друга – настолько были увлечены музыкой, только пьянки перебивали. Мы зависали на тяжелой музыке. Сочиняли ее вдвоем под акустические гитары, но петь он стеснялся. Он мог бы стать хорошим басистом!

- Как вы в то время справляли Витин день рождения – 21-го июня?

- Бурно. Однажды завершили праздник в ментовке. Слишком много портвейна было. Мы куда-то отправились, и кто-то вошел в автобус по пояс голым. За это и повязали…

Виктор с друзьями часто проводил время совсем не так, как того хотели бы его родители.

Случались в приключениях Виктора и опасные или неприятные моменты. Максим Пашков в беседе с М. Садчиковым вспоминает:

- Его вообще ноги плохо держали, он их ломал, спотыкался, умудрялся вступить в лужу, которую все обходили, провалиться на тонком льду. Однажды мы драпали от милиции, он прыгнул в подземный переход на Невском с самого верха, сломал ногу, но добрался до парка Победы. Потом ходил с палочкой – всех веселил. Михаил Садчиков:

- Почему вы драпали, в чем провинились? – Там был Свин (лидер группы «Автоматические удовлетворители») и еще целая компания: кто с зелеными губами, кто с булавками в носу, в ушах… За одно за это тогда забирали. Ну и пьяные, естественно: когда это мы трезвыми ходили по Невскому?

Происходили ли с Виктором и курьезные случаи – смешные, как тогда казалось друзьям? Максим Пашков вспоминает те веселые времена: Был просто классический случай, когда он умудрился упасть в метро, на спускающемся эскалаторе, вниз головой. Мы шутили, спешили в баню, он был в кожаном пальто до пят, бежал впереди, я его окликнул, хотел что-то сказать, пошутить, и вдруг: «А-а-а…»Я увидел падающую голову. Пальто распахнулось, штаны вельветовые затрещали, оттуда вывалились красные трусы… А я, вместо того чтобы помочь другу, корчился от смеха до коликов. Он даже под обиделся на меня… Много забавного было! Несмотря на то что человек он был мрачноватый, иногда на него нападали приступы веселья. Мы всегда прикалывались: когда он выпивал ликера, то вдруг становился пунцово-красным… С нами постоянно что-то происходило. Наша компания была предметом ярости и гопников, и милиции.

…Еще помню случай: Витька проголодался и на чал есть из банки варенье, а банка разбилась, огромный кусок отлетел, и Цой его проглотил. Начал харкать кровью, я насмерть перепугался. Но ничего, вес обошлось».

О том времени Андрей Панов рассказывает примерно то же самое: «…Пели песни Максима, Цой в некоторых вещах был аранжировщиком. Про это Максим лучше может рассказать (см. выше). Цой был басистом, ничего не писал тогда, поскольку Максим относился к нему несколько иронически, что ли… Когда же мы остались с ним, два бездельника, я чуть ли не каждый день стал приезжать к нему по утрам. У него любимое занятие было – снимать с пленки (воспроизводить с магнитофонной записи аккорды на слух). Или читать. С ушами все в порядке, снимает, как рентген. Дженнифер Раш снял, что удивительно! Там маразматические аккорды, очень сложно… Сидит с гитарой, а ноги всегда выше головы. …Как-то так получилось, что мы с Цоем стали главными бездельниками. И жили рядом, у парка Победы. Там, где сейчас его родители живут. Пока Максим (Пашков) не поступил в институт, мы встречались каждый день. Тем более что у меня дома стояла аппаратура. Я тогда еще занимался пластинками, постоянно были деньги с этого. Выпивка была дешевая. Вите родители всегда давали рубль в день. Сначала мы спрашивали, когда скидывались, – у кого сколько, а потом перестали спрашивать. «Давай твой рубль!» – говорим. Все знали, что у него рубль. …Собирались у меня, значит. Пили, гуляли, дурака валяли».

Из воспоминаний Михаила Науменко: «Цой и Рыбин заходили к нам с женой чуть ли не каждый второй день, приносили кучу сухого вина (в основном «Ркацители» дагестанского разлива по 1 руб. 70 коп.), пели новые песни, болтали, иногда оставались ночевать».

Было ли оптимистичным настроение Цоя и его друзей? Смотрели ли они, как и весь народ (в соответствии с утверждениями коммунистической пропаганды), с надеждой в будущее, видя вокруг «неуклонное повышение благосостояния» советского народа? Вели ли они разговоры о смерти? Отвечает Максим Пашков: «В те времена, когда мы были еще близки, эта тема присутствовала в «юношеском варианте». Настоящего страха перед смертью у нас тогда еще не было, но эта тема всегда была рядом – рядом с темой ненужности, выброшенности из общества. Честно говоря, мы не думали, что нас ждет во взрослой жизни что-то хорошее. Ну, а в своем последним при жизне этапе творчества Витя довольно часто «нарывался» на эту тему. Только эта фатальность осмыслялась после его ухода».

Михаил Науменко: «Я познакомился с Виктором Цоем году в 1981-м. Тогда мы жили рядом – у парка Победы, метрах в четырехстах друг от друга. Пожалуй, мы не были друзьями – скорее, приятелями. Мне кажется, что друзей у него вообще не было, – от него всегда исходил какой-то специальный флюид одиночества».

Неужели все было безрадостно в жизни Виктора и его друзей? Послушав подобные откровения, можно представить всю тогдашнюю жизнь Цоя в слишком темных тонах. А в это время, между прочим, началась его творческая биография. Мрачные настроения и постоянное непонимание со стороны администрации училища, конфликты с ней и другие неприятности; конечно, наложили отпечаток на его песни.

Когда же Виктор начал сам сочинять песни? Андрей Панов вспоминает, что для него не было неожиданностью, когда Цой принялся за сочинение. Виктор очень много читал, превосходно «снимал» аккорды на слух с магнитофонных записей и рано или поздно должен был сам начать писать. Но так как по мнению Панова, Цой страдал «закомплексованностью», он не решался показать друзьям свои первые опыты. Случилось так, что однажды, когда ребята, друзья Виктора, собрались дома у Андрея и записывали свои песни на его аппаратуре, все присутствующие насели на Цоя. Мол, что тебе стоит стихи написать, музыку сочинить… Выпили, как водится, и стали надоедать. Ну, и Виктор не выдержал натиска, вышел в коридор и что-то сочинил. Панов помнит, что слова там были про какие-то металлоконструкции. Все посмотрели – действительно неплохо написал. В первый раз. А потом уже Виктор стал сочинять постоянно. Один раз вот так пришел к Панову и показал новую песню: «Мои друзья всегда идут по жизни маршем…».

«Мне очень понравились его песни. Сразу. Я тогда по юности и глупости считал себя крутой рок-звездой и мэтром. Естественно, начал давать ему советы. Кое-что рекомендовал и подправлял. Что-то из этого он принимал. Скажем, в «Бездельнике» слово «мама» – от меня. И таких примеров немало. Я же познакомил его – по-моему, по его просьбе – с Б.Г., который, в принципе, и сделал ему всю карьеру» (Михаил Науменко).

Нина Барановская, которая занималась литовкой текстов в рок клубе (в том числе и песен Цоя), однажды в очередной раз пришла по делам в студию Тропилло. Они с подругой еще только шли по коридору, когда Нина услышала то самое, ставшее потом знаменитым: «Время есть, а денег нет». Буквально с первых слов она поняла, что слышит нечто необычное. Интерес к исполнителю у нее возник еще до того, как Нина вошла в студию. Потому что все, что приходилось слышать прежде, кроме, пожалуй, Бориса Гребенщикова, было, по ее словам, «ужасно слабо и беспомощно». В студии она увидела двоих незнакомых молодых людей. Один из них, странноватой экзотической внешности, и был представлен ей как Виктор Цой.

После этого случая Нина с Виктором иногда встречались по делам, но тесно общаться им не приходилось. Ей хорошо запомнился Виктор на десятилетии «Аквариума», которое проходило в общежитии Кораблестроительного института. Там Нина впервые их увидела вместе с Марианной. Она тогда еще очень удивилась: такая большая белая женщина (у Марианны волосы были высветлены) и черноволосый худенький Цой. К тому времени Нина слышала уже довольно много его песен.

А вот мнение Панова относительно работоспособности тандема Цой – Пашков и их музыки: «У Максима с Витей группа была в техническом плане очень сильная. У нас сейчас таких нет. Ни в рок-клубе, нигде. Потому что люди занимались музыкой, а не то, что там, – в рок играли. Потом Цой просто стал репетировать с моим ВИА («Автоматические удовлетворители»)». Они даже вместе с Цоем и Максимом Пашковым записали один альбом группы «Автоматические удовлетворители» под названием «Дураки и гастроли».

Из интервью Виктора Цоя газете «Молодой ленинец» (Волгоград, 1989 г.): «А вообще просто у любого человека есть люди, с которыми ему интересно разговаривать, а есть – наоборот». Он как-то очень четко определил свое отношение к людям, в том числе и имеющим отношение к «управлению культурой»:

«Есть люди, которым доверяю, и есть люди, которым я не доверяю. Есть люди, в чей искренности сомневаться не приходится, и есть люди, которые мне кажутся нечестными. Допустим, тот, кто два-три года назад кричал, как это ужасно, как это все омерзительно, какое это подонство и пошлятина, сейчас кричит, какие они замечательные, наши рокеры, какие они молодцы и борцы за правое дело…»

Нина Барановская рассказывает об его отношении к товарищам: «В рок-среде все очень любят кости друг другу помыть, так вот в Цое мне всегда нравилось отсутствие этой недоброты по отношению к своим собратьям».

После того, как выступили многие московские группы, они вышли с Цоем покурить, и она ему сказала о том, что выступление москвичей ей не понравилось. Цой ответил тогда Барановской: «А вот как сейчас все наши пойдут!..» К своим, питерским, у него было особое отношение. Случалось, Цою что-то не нравилось в том, что исполняли его друзья-музыканты, а в этом трудно сомневаться, т. к. Виктор имел свое твердое и часто бескомпромиссное мнение. Например, когда Цой работал в котельной, ему часто показывал свои песни приходивший туда Максим Пашков (тот самый, с которым Виктор играл в «Палате №6″), и Виктор, которому вообще мало что нравилось, никогда не высказывался так, чтобы обидеть Максима.

Однажды на просьбу корреспондента охарактеризовать своих друзей Цой ответил: «Я не могу как-то «анализировать» друзей. У них есть и недостатки, и достоинства. Твоими друзьями они становятся не потому, что обладают набором всех положительных качеств, а по каким-то другим причинам».

Из интервью Цоя газете «Молодой ленинец» весной 1989 года: «Я не хочу браться кого-либо судить. Если человек делает так, как я бы не сделал, все равно я не могу сказать, что он не прав, предатель… Каждый сам творит свою биографию…». Кроме того, в общении с друзьями Виктор был тактичным, например, с Костей Кинчевым. Нину Барановскую поражало, как они оба стеснялись, когда пели друг другу свои песни – как перед выходом в огромный зал. При этом зависти друг к другу у них и в помине не было.

С лидером группы «Алиса» Константином Кинчевым Цой познакомился на четвертом рок клубовском фестивале в ДК «Невский» (весна 1986-го). Кинчев вспоминает: «У меня тогда билета не было, и он предложил пройти по его билету. Мы написали на нем «на 2 лица» и прошли. Уже не помню, кто тогда играл. После концерта поехали к кому-то в гости, там выпили, песни попели… Вообще он относился ко мне с большим интересом, ну и я, соответственно, к нему».

Цой стал чаще общаться с Кинчевым, когда уже перебрался в Москву. Вспоминает Константин: «Цой в Москве очень замкнуто жил, и я чувствовал, что для него я там как глоток воздуха был. Когда ни позвеню ему, он сразу – раз! – и приезжает. Но мы и Москве так же общались: приедет он, выпьем, и песни друг другу поем. Ну и говорили, конечно, как есть.

Что же Цоя объединяло с друзьями? Ведь внешне он казался очень замкнутым человеком. Из во поминаний Юрия Каспаряна: «Поначалу мы с Витькой ходили – два таких дружка. Витя песенки сочинял, мы играли. Наверное, это и называется «был к нему ближе других». Хотя, если говорить о составе последних лет, с тех пор, как появился Игорь, то нельзя сказать, что я был дружнее с Цоем, чем Тихомиров или Георгий Густав (Георгий Гурьянов), который позже меня появился, но с Витькой они тоже общий язык нашли. Тихомиров – уже позже. Уже и возраст другой был, сложнее сойтись. Музыка, конечно, объединяла. Что касается новой информации, то мы старались обновлять старый багаж Все время слушали что-то новое. Вместе и по отдельности. Круг слушаемой музыки у нас был примерно одинаков. По крайней мере, был наборчик, который знали все и могли обсудить. А у каждого были и свои какие-то пристрастия, это естественно. Но все равно дружили. Последнее время Цой любил напоминать, что все это держится только на дружбе. То есть он нас терпит только потому, что мы – друзья».

«Я собирал не музыкантов. Прежде всего – друзей. А как же иначе? Научиться-то играть можно. Каспарян, например, вначале мало что умел, а теперь снимает с гитары куда больше меня», – говорил В. Цой.

Такой способ организации группы всерьез возможен был только в Советском Союзе. Но, как видим, в нем есть, безусловно, свои положительные стороны.

Как Каспарян сошелся с Цоем? Познакомились они через Максима Пашкова. Рассказывает Юра Каспарян: «У меня был друг Максим. Собственно, он и сейчас есть. Он стал играть на бас гитаре. Оказалось, что он играет с Витькой и Рыбой. Я их тогда не знал. И я как-то попросил его взять меня с собой на репетицию. Он говорит: да, конечно, поехали. Это было то ли в 81-м, то ли в 82-м году. Лет девятнадцать мне было. Приехали, и я стал играть с ними на виолончели. А потом уже и на гитаре. Я был молоденький, хотел понравиться. Старался вписаться. Когда я услышал их песни, уже не помню, когда это было, но еще до знакомства, мне они понравились. Не так сильно, конечно. Но из всего того, что я тогда слышал, это было самое лучшее.

У меня не было тогда абсолютно никакого стиля. В голове была парочка каких-то рок-н-рольных ходов, ну, и понятие – как должно быть хорошо. Только свое понятие – больше ничего. Научился я играть сам, а потом уже пошел в джазовую школу – думал, что там научат чему-нибудь. Но ничего нового там не узнал. Хотя, может быть, и узнал. Не помню».

Борис Гребенщиков познакомился с Цоем несколько раньше: «Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне – Витька и Рыба, то есть Леша Рыбин. Кстати, и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века, – вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была «Мои друзья идут по жизни маршем». И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука, – это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю. Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него, мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан, и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь».

Александр Титов, работавший с Гребенщиковым в «Аквариуме», пришел в «Кино» после своего знакомства с Цоем в доме БГ. Он рассказывает: «…туда же приходил и Витька. Я тогда был новичком в их компании и плохо еще разбирался в том, кто чем занимается. Правда, многих я знал с детства – в свое время мы вместе хипповали, была у нас такая тусовка. А Витька мне был совсем незнаком».

Когда Виктор с Марианной сняли свою, вторую по счету, квартиру на проспекте Блюхера, друзья стали к ним приходить намного чаще. Борис Гребенщиков заходил к ним в пятницу вечером, с двумя авоськами сухого, как правило, красного вина. Начиналось застолье с бесконечными разговорами и пением песен друг другу. Гребенщиков неизменно приходил с женой Людмилой и еще с кем-нибудь. Часто заходил к ним и Курехин («Поп-Механика»). Тогда начинался еще только 83-й год, Цою было 20 лет и перемен в жизни ребята только ожидали, но при этом совершенно не были уверены, что эти перемены когда-нибудь придут…

Знакомство Титова с Цоем совпало по времени со свадьбой Виктора и Марианны, которая была в начале февраля 84-го. Александр Титов вспоминает, что, когда ему попались записи группы Цоя, они очень понравились, и после этого они с Виктором стали общаться больше. К этому времени появился замысел нового альбома. После знакомства Титов с Виктором начали писать «Начальника Камчатки», параллельно Александр доделывал с «Аквариумом» «День Серебра». Борис Гребенщиков тоже принимал участие в записи Цоевского альбома и в некоторых вещах играл на «Кассиотоне» – довольно примитивном по теперешним понятиям электронном клавишном инструменте. Записали они альбом на одном дыхании. Титов даже садился иногда за барабаны и играл на них в одной песне. Постоянного барабанщика у них в то время еще не было. Работали в основном Юра Каспарян и сам Цой. Позже на барабанах поиграл немного Сева Гаккель. Но в основном весь альбом записали трое.

Своей квартиры у Цоя не было. По рассказам Юрия Белишкина, директора «Кино», познакомившегося с Виктором только в 88-м году, но близко знавшего его, «Виктору ведь тогда было просто негде жить в Ленинграде, и он жил у Густава, у друзей… Квартирная проблема так и не решилась в его жизни».

Рассказывать о друзьях Виктора можно бесконечно. Их было у него много. Собственно это и составляло главную победу в жизни Цоя. Сам он не отделял друзей от музыки. О своем отношении к ним Цой говорил сам в одном из интервью. На вопрос – чувствуется ли, что в группе Цой лидер и «цементирующее начало»? – он ответил: «Мы все друзья, гораздо больше времени проводим вместе вне работы (как не люблю это слово – «работа»). То есть, в некотором роде, больше развлекаемся, чем занимаемся делом. Мы просто все друзья, и так получилось, – Цой улыбается, – что мы еще и играем».

Джоанна Стингрей: «Для многих Виктор был звездой, любимым артистом, а для меня он был самым близким другом. Я познакомилась с ним в 1984 году. Он был тогда застенчивым, замкнутым, говорил медленно, низким голосом. Что-то в нем мне сразу понравилось. Может быть, то, что в отличие от многих других он не пытался со мной немедленно подружиться только потому, что я – американка. Поначалу мы были приятелями, и только со временем он стал одним из моих самых верных друзей. Я помню, как в 1985 году я ему сказала, что рано или поздно он обязательно приедет ко мне в гости в Лос-Анджелес, и мы поедем в Диснейленд, а потом на берег океана. Но он мне ответил, что я не «врубаюсь» и что я очень наивная. Тогда Виктор зарабатывал на жизнь, работая кочегаром, с вечеринок уезжал до часа ночи, чтобы успеть в метро, денег на такси у него не было. Но вот пришла гласность, его стали показывать по телевизору, а в газетах стали писать о выдающемся рок певце Викторе Цое».

Когда группа «Кино» стала популярной по всей стране, а Цой сделался настоящей рок-звездой, изменились ли его отношения с друзьями? Иногда с приходом славы человек отгораживается от своих прежних друзей и к нему уже не подойти на пушечный выстрел. Из рассказа Ю. Белишкина можно понять, что Виктор Цой в этом отношении был не таким человеком. Цой жил тогда в трехкомнатной квартире у Гурьянова на улице Будапештской в Ленинграде. Родители Гурьянова были на даче, и вся компания собралась вместе. Что удивило Белишкина на этой встрече? Стол, на котором были сигареты и чай. Все было очень скромно. Сидели, молчали, курили, что-то играли на гитарах, так продолжалось несколько часов, и за все время каждый сказал не более тридцати слов. Беспрестанно звонил телефон, однако никого в гости не приглашали. Густав вдруг встал и уехал на вокзал – ему нужно было в Москву. Никакой шумной рок-тусовки, никакого шумного застолья Белишкин не увидел…

УВЛЕЧЕНИЯ

Есть ли вообще связь между личностью человека и его увлечениями? Конечно, есть. Личность проявляется не только в работе, но и в немалой степени в увлечениях. Главным увлечением Цоя были песни. Удивительно работоспособный музыкант и поп-идол целого поколения Майкл Джексон как-то сказал, что человек бывает только тогда счастлив и доволен своей работой, когда она совпадает с его увлечением. Именно так; работа совпадает с увлечением, т. е. первичным является увлечение. Но очень часто кроме основной страсти есть еще несколько, так сказать, сопутствующих. Тогда это говорит о богатстве человеческой натуры. Кстати, о необычности личности Цоя свидетельствует следующий факт.

«Он все делал очень легко, если уж за что-то брался. Когда получал водительские права, а было это, если не ошибаюсь, осенью 89-го, я сидел третьим в машине, где Виктор с инструктором совершали «первую ходку». Так вот, он сел и поехал. Я не поверил, что он сделал это впервые, но так и было. Я понимаю, сейчас говорить, что он был такой звонкий, ловкий – трудно, но так и было. Так же и английский выучил – с нуля, буквально за полгода. И когда мы были в Дании, И в Копенгагене он давал интервью на радио на английском. Лихо у него это получалось», – вспоминает менеджер группы «Кино» Юрий Белишкин. А как описать личность Виктора Цоя? О многих чертах его характера мы знаем из рассказов его и жены и друзей… О тех временах, когда Цой только начинал играть, вспоминают его друзья – Максим Пашков, Андрей Панов и другие.

Максим: «…человек он был мрачноватый. …Таким был всегда. Конечно, всенародная любовь его изменила. …По природе он непробивной, патологически застенчивый».

Андрей: «Цой был всегда очень зажатый. Комплексанутый, даже так скажу».

Михаил Науменко: «…от него всегда исходил какой-то специальный флюид одиночества».Юрий Белишкин: «…он таким и был. Молодой, но такой серьезный».

Александр Титов: «Витька меня всегда поражал. Он был человеком абсолютно неброским, не умеющим себя подать, даже стеснительным в компании. У меня до сих пор такое чувство, что я не знаю о нем и половины. Есть такие люди – когда начинаешь с ними знакомиться ближе и что-то в них приоткрывается, то ты видишь, что вообще их раньше не понимал. Общаясь с Витькой, я постоянно убеждался в таинственности его натуры. Он был очень сильный человек, очень сконцентрированный. Мог часами играть на гитаре и петь одну и туже песню – прорабатывать ее для себя. Но чего никогда не было в Цое – так это позы. В нем было геройство, но геройство абсолютно естественное, органичное. Оно было также натурально, как и каждое его движение. Кстати, поэтому не было случая, чтобы кто-то подошел к Витьке после концерта и сказал: «Цой, у тебя шоу сегодня было хреновое».

«Цой же вызывал симпатию как у людей его совсем не знавших, так и знавших Витю только по песням, но не в лицо. Своим поведением, имиджем, общением, какой-то, в хорошем смысле, дистанцией. С одной стороны, он был человек загадочный, но в то же время и обыкновенный, такой как все» – Юрий Белишкин.

Все, что он делал, было абсолютно органично. Под стать своему характеру он и одевался – только в черное. В костюмах, даже черных, тем не менее, не ходил. Костюм купил, но так ни разу и не надел. Все черное – сумки, куртки, футболки, туфли, сапоги. Все это покупалось обычно за границей. Он не был рабом вещей, но в одежде был рабом черного цвета.

У Рашида Нугманова есть свое мнение: «Часто о Викторе говорят – одиночка. Конечно, говорить можно по-всякому, но что касается конкретно Виктора, то он вообще не любил оставаться один. Не то, чтобы он чего-то боялся, просто не мог один и все. Кто-то все время должен быть рядом с ним. Я это не раз замечал. Цой очень не любил в гостиницах жить. Когда он приехал на съемки той же «Иглы», я ему сказал: «Вот твой гостиничный номер. Он все время будет за тобой. Пожалуйста, если тебе нужно будет уединиться, побыть одному…» Цой ни разу им не воспользовался. Он все время жил у нас. И когда говорят о Викторе, что он человек необщительный или грубый, отталкивает людей, – это не так. Просто, особенно в последнее время, он общался с очень немногими, но с друзьями был замечательным, открытым человеком». Согласитесь, это мнение никак не соответствует определению Максима Пашкова – «мрачноватый». Сам же Виктор говорил о себе так: «..Я не такой замкнутый, как может показаться».

Вспоминает Нина Барановская: «…когда я стала работать в рок клубе, мы, конечно, стали чаще общаться. Я занималась литовкой текстов, и мне приходилось читать их сразу, как только они создавались. И тут с Цоем, наверное, было проще всего, потому что он не то чтобы сразу на все соглашался, но у него не было такого революционного задора, как у Борзыкина, когда любой ценой надо этот текст залитовать, добиться, встать на уши. Цой к этому не прикладывал никогда никаких усилий, не уговаривал, не убеждал, не упрашивал. Наверно, поэтому все получалось само собой. И не потому что тексты у него были менее революционными, чем у Борзыкина. Скажем, то, с чем он выступил на фестивале в ДК «Невский», по социальной значимости, о которой тогда все любили говорить, было ничуть не слабее».

Рашид Нугманов: «Просто он являлся олицетворением романтизма, он в нем жил, он был у него в крови».

Александр Титов: «Я не знаю ни одного человека, который относился бы к Цою с пренебрежением или с непониманием. Даже если они ни хрена не понимали и несли чушь, все равно это было доверительное общение. Его уважали. Для меня он был последним героем, как сам себя назвал».

С кем никогда не ладил Виктор, так это с начальством. Общения с руководящими товарищами у него не получалось ни под каким видом. Один такой случай рассказал Анатолий Соколков. Когда Цой не получил удостоверения об окончании курсов для кочегаров (несколько раз не был на занятиях из-за гастролей), они с Соколковым решили сходить к начальнице.

Анатолий Соколков: «У него была такая особенность – он не мог общаться ни с каким начальством. Независимость натуры или еще что… Но это очень действовало на нервы всем начальникам. Ну, говорил там «да», «нет» – но нормально, не было никаких высокомерных жестов. Человек просто сидел, разговаривал, но сразу возникало неприятие – у тех людей, у которых много формализма в голове. Если бы я в той ситуации просто пошел один к нашей начальнице – хорошая была тетка, – то было бы все нормально. Но мы пошли с Витькой, это подействовало им на нервы, и они просто наотрез отказались».

Цою также страшно не нравилось, когда к нему «лезли в душу», надоедали пустыми вопросами, навязывали ему приятельские отношения, – как же, восходящая звезда! Цой не любил интервью. Ему действовала на нервы разница между тем, что он говорил журналисту, и тем, что потом было напечатано в газете. Виктор не любил интервью еще и по причине природной замкнутости. Его разговоры с залом после выступлений были рекордными по своей краткости. Если спрашивали о чем-нибудь из истории группы, еще можно было получит